Сало цвета крови

Оптяк умирал. Ему было 19 лет, но на вид не менее 35. Он разжирел, его пузо, толстое как жопа носорога, судорожно трепыхалось, все жировые складки мучительно дрожали, а маленькие засаленные глазки дико бегали, будто ему привиделось что-то страшное.

Его друг по кличке Травка, на вид моложе его, плакал, стоя на коленях около его компьютера. На маленьком, темном хохлятском мониторе около кресла умирающего стояли две зажженые сальные свечи, так как должен был прийти его святейшество Унабомбер, являющийся крупным специалистом по диетам.

В игровой комнате уже несколько дней стоял беспорядок, вокруг валялась грязная одежда, остатки пищи, диски с любимыми исполнителями. На столе — пузырьки с газом, в углах — шкварки сала, видимо отброшенные второпях ногой или веником. Системный блок, монитор и кресло словно разбежались от страха по комнате. Смерть таилась здесь и выжидала.

История двух друзей была печальная. По всей широкой Украине ходила о них молва и каждый раз вызывала у жителей слезы умиления на глазах.

Травка очень хотел уехать в Москву, в интернете он нашел девушку, долго с ней переписывался, назначил день свадьбы и собирался на нее приехать. За три дня до свадьбы она скоропостижно скончалась. Он не знал что и думать, но поклялся больше не искать баб в интернете. До сих пор он его держит. Видя в интернете объявление «аренда квартир без посредников Москва» он ни за что не кликнет по ссылке, чтобы не познакомиться с хозяином квартиры. И вот однажды его друг Оптячок, дело было около года назад, позвонил ему и сказал:

— Трава, я хочу чтобы ты был счастливым. Хочу чтобы ты уехал в Москву, а без знакомств в интернете ты даже не сможешь найти себе квартиру. Но знай — я уважаю твои принципы. Я готов навеки остаться с тобой в Хохляндии. Навеки, навеки, навеки.

Растроганый Трава сказал что тоже очень любит Оптяка, но не поверил ему. Однако время шло, а Оптяк держал слово и оставался с ним в Киеве. Правда от обильной и жирной малоросской еды он стал толстеть, сильно толстеть. Многие приезжие москвоские девушки влюблялись в него, но Оптимус всем отказывал, помня о данном Травке слове.

И вот прошел почти год, они звонили друг другу почти каждый день. Связаны неразрывыным обещанием они должны были остаться такими навсегда. Но Оптяк всегда был полнее, чем Травка, словно само Великое Сало благословило его. Правда он уже почти не мог двигаться и часто болел, словно кроме сала здесь действовало что-то еще.

Теперь он умирал первый. Уже сутки молчал. Только утром сказал:

— Пошли за Унабомбером, пора.

Трепыхаясь, он оставался в своем любимом кресле, страшный на вид, постоянно шевеля толстыми, жирными губами, будто слова вот-вот готовы сорваться с его языка, но остаются где-то внутри, томясь и выжидая своего часа. Глаза это показывали — они ошеломленно бегали туда-сюда, не понимая, что происходит. Травка прислонился к его пузу, плача и причитая:

— Оптимус, мой сладкий толстячок! Он всегда называл его «сладким толстячком», так же как Оптяк его «худосочным недомоскалем».

На лестнице шаги, стук в дверь. Первым входит Михаил Кукуруза — служка диетолога, а за ним сам Унабомбер. Увидев их, Оптяк напрягся, встал, и с трудом оторвав нижнюю губу от верхней, что-то прошептал, тыча пальцами в клавиатуру, словно хотел сломать ее. Бомбрэ подошел к нему, взял его за руку, поцеловал в живот и сказал:

— Великое Сало простит вас, дитя мое. Не унывай; время пришло, говори.

Складки на животе начали очень быстро колебаться, так что все вокруг затряслось, умирающий пробормотал:

— Травка, присядь и послушай… Бомбер нагнулся к Травке, все еще прислоненной своим лицом к пузу Оптяка, усадил его в кресло, и взяв за руки обоих друзей, сказал:

— Пошли же, Сало, сил им, будь милостливо к ним.

И Оптяк заговорил. Слова вылетали из его горла по одиночке с долгими паузами, хриплые и медленно угасающие.

— Прости, прости меня друг!.. Я целые 2 дня очень боюсь этого часа!..

Травка лепетал сквозь сопли и слезы:

— Что простить, сладкий толстячек? Ты пожертвовал Москвой ради меня. Ты почти святой…

Но Оптяк перебил его:

— Заткнись, заткнись! Ты не даешь мне сказать, сиди и слушай… Как больно!.. Я хочу рассказать тебе все и до конца… Не двигайся… Ты помнишь, помнишь… Третий лан по Тим Фортресс 2?..

Травка вздрогнул и с непониманием взгялнул на друга. Тот продолжал:

— Слушай и поймешь. Это было 5 дней назад, всего 5 дней назад, ты же помнишь, да? Я был очень избалованный, много играл в игры… Ты помнишь сколько я играл?.. Вот и слушай… Когда мне первый раз предложили, я позвонил тебе и еще раз напомнил о том что не брошу тебя здесь, в Киеве. Ты же помнишь, да?.. Заткнись.. Я говорю… Но подумав еще раз, я понял, что это мой шанс посетить Выхино, Жулебино и другие прекрасные места российской столицы. О, как я мечтал о них!

Я согласился… Я думал об этом всей своей душой… Я шептал: «Москва, Выхино, Тим Фортресс…» Потом сказали, что меня не возьмут в команду. О, травка, какое это было для меня горе, какое горе, какое горе… Я не спал три ночи и жрал сало… Я проглатывал куски целиком, запивал пузырьком газа и уходил от горя… А по телефону шептал тебе, что все замечательно. Ты помнишь это?…

Но я хотел туда, так хотел!.. Приближался день лана. Оставалось всего две недели. Я полностью обезумел. Я говорил себе: «Я хочу на лан, иначе никогда не прощу себе этого». Потом я случайно увидел у тебя на столе билет, когда мы болтали по скайпу…

Я видел его, тогда, на столе. Билет в Москву. Я был в бешенстве. Я бы убил тебя, если бы смог.

Я сказал себе: «Нет, он не может уехать в Москву, он же там никого не знает». И вдруг вся Москва стала мне ненавистна.

Тогда знаешь, что я совершил, что я сделал?.. Слушай… Я видел, как садовник приготовлял колобки из сала, чтобы кормить бродячих собак. Он разбивал бутылку, собирал разбитое стекло, и ложил это дело внутрь колобков сала, пек с ними сухари, делал печеньки. Я положил их себе в рюкзак, нашел себе другую команду и поехал на лан… Половину я съел сам… Остальное раздал своим тиммейтам и просто людям, что меня встречали и были на лане… Они все уже умерли, кроме меня… Только я не умер, остался больной навсегда… Слушай, это еще ничего… Слушай, дружок, слушай… Потом случилось самое страшно, ты только слушая…

Вся моя жизнь превратилась в муку, за эти два дня! Я сказал себе: «Хоть Травка меня и обманул, но я не покину его до конца, а перед смертью все ему скажу и признаюсь во всем…» Время пришло!.. Как страшно, мой худосочный недомоскаль…

Все эти два дня, утром, вечером и днем я думал: «Придет время и я во всем признаюсь…» И ждал. Это было сложно, но ждал! И вот все рассказал… Это было словно пытка… И если я встречу людей с лана на том свете, если увижу, — подумай только?.. Ведь я буду там жить как в Москве вместе с москвичами… Я нарушу обещание… Но придется… И я хочу, я хочу… Скажи, Бомбре, чтобы Травка простил меня… Скажи, я не могу помереть без этого…

Он умолк, продолжая судорожно бить пальцами по клавиатуре. Травка не шевелился. Он думал о том, зачем он обманул Оптяка, зачем уехал в Москву на 2 недели. Как они бы могли хорошо жить дальше. Он видел Оптяка уже далеко в прошлом, в уходящем, безвременно кончающемся прошлом. Все мысли об этом мертвеце. А эта поездка в Москву? Он надолго сохранил ее в душе. А после нее — ничего, ничего за всю хохлятскую жизнь!..

Унабомбер встал, выпрямился и крикнул:

— Травка, твой друг выживет, но никогда больше не сможет играть в ТФ2. Только в Супер МНЦ! Травка, вытер слезы, бросился к Оптяку и прошептал:

— Я прощаю, тебя, толстячок, прощаю…